Уже привыкший к довольно однообразной жизни в доме у работорговца, отчего-то до сих пор не выставлявшего Ильхами на торги, парень с ужасом ждал того самого дня, когда этот момент придет. Ведь рано или поздно все они оказываются на рынке. Все они превращаются в живой товар и уходят с молотка. Кто-то попадает в трудовое рабство, а кто-то… а кто-то в рабство совершенно иного сорта. И, честно говоря, сложно было сказать, чего юноша боялся больше – того, что ему придется до скончания века выполнять какую-нибудь тяжелую работу, или же оказаться в закрытом гареме какого-нибудь богача. Ведь тогда придется, о Аллах, делить с хозяином ложе. А он, вроде как, совершенно не испытывает тяги к мужчинам. Куда приятнее любоваться красотой округлого женского тела, прикасаться к нему, целовать мягкие девичьи губы. Вот правда до большего у него пока ни разу дело не доходило. Хозяин строго следил за тем, чтобы ни одна из его крутобедрых пташек не лишилась невинности прежде, чем будет продана новому владельцу. Девственность юных красавиц цениться порой на вес золота, добавляя к цене на торгах значительную сумму. А пообщаться близко с кем-то еще, кроме «подруг по несчастью» как-то не довелось.
И вот, тот самый день, которого Ильхами ждал с замиранием сердца и содроганием ужаса, наступил. Взяв его, еще нескольких мальчиков и пару девушек, хозяин отправился на невольничий рынок. Салима, одна из девушек, не наделенная особенной красотой, черноволосая, худенькая, уже бывала там прежде, но не удостоилась чести быть купленной, рассказывала о том, что именно происходит на торгах. И эти рассказы только еще сильнее пугали. Осмотрят со всех сторон, ощупают, еще и раздеть могут… Ужас-то какой! Да и стыд! Ох, нет, уж лучше куда-нибудь на конюшню навоз убирать до самой старости. Вот только, как-то уж слишком подозрительно нарядно одел его хозяин. Волосы уложить велел в высокую замысловатую прическу. Глаза сурьмой подвели… Слишком все это для того, кого собираются продавать в трудовое рабство.

Один юноша сменял другого, выходя к придирчивой публике. Громкоголосый управляющий торгов называл цену, слышались выкрики покупателей, и так минута за минутой, час за часом. Когда же пришла его очередь, и хозяин, коротко рассказав распорядителю всю нужную информацию, подтолкнул парня на подиум, тому показалось, что еще шаг, и ноги просто подкосятся. Десятки глаз, устремленных в его сторону, казалось раздевающих от и без того немногочисленных одежд. И леденящий душу ужас, что сейчас кто-то из них, из этих холеных мужчин, примет цену и…
Но тут что-то произошло. Кто-то подал знак распорядителю, и Ильхами поспешно увели с подиума.
- Ну, не подведи меня мальчик! – хозяин сиял, словно начищенная золотая монета, - Давай-давай, иди! Тебя ждут! – и мужчина подтолкнул окончательно потерявшего смысл происходящего мальчика в сторону двери, завешенной летящей, но совершенно не прозрачной тканью.
- Я… Что я должен делать? – растерянно поинтересовался, пока его вели к дверям.
- Ты должен понравиться. И тогда ты меня озолотишь! Тобой заинтересовался евнух гарема самого султана Мехмеда, - шепотом выдавал на ходу инструкции хозяин, с трудом сдерживая внутреннее ликование, хотя сделка еще не состоялась.
- Кто? Я… Но я… - большего Ильхами сказать не успел, так как полог перед ним открылся, и юношу ввели в небольшую комнатку, из мебели в которой была только софа, щедро выложенная подушками, и невысокий столик, на котором стоял кувшин с вином и несколько бокалов, да корзина с фруктами.
Полог тут же опустился за спиной обмирающего юноши, оставляя его наедине с молодым мужчиной, видимо, тем самым евнухом гарема султана.
Чуть помедлив, все же взяв себя в руки, Селим сделал шаг вперед, подходя ближе и внимательно глядя на сидевшего на софе мужчину, при этом мысленно споря с самим собой, а можно ли вообще смотреть на него, или нужно опустить глаза и не сметь поднимать их, пока не разрешат.
Подойдя к столику, учтиво поклонился и замер, ожидая того, что последует дальше.

Юноша покорно стерпел первые прикосновения, показал зубы, стыдливо, но все же разделся, представая перед покупателем во всей своей подростковой красе, недвижимо, словно статуя, простоял все то время, пока мужчина со всех сторон осматривал его придирчивым взглядом. О, как же все это было унизительно. Ильхами в очередной раз подумал, что лучше бы его продали как простого раба в услужение, чем вот так, стоять голым перед рассматривающим его мужчиной, а потом и вовсе быть подвергнутым медицинскому досмотру, от которого со стыда можно было на месте провалиться. Чтобы хоть как-то удержать себя в руках, только и оставалось, что с силой жмуриться, да сжимать кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Нет, он не переживет подобного позора еще раз!
Когда все закончилось, сложно было сразу унять мелкую дрожь, сотрясающую все тело. Худшие подозрения оправдывались, воплощаясь в реальность. Его продают именно в гарем. И эта унизительная проверка, это все было проделано только с одной целью – убедиться, что товар не испорчен. Но, все же стоило сделать над собой еще одно нечеловеческое усилие, чтобы голос не дрожал, а зубы не стучали, стоит только открыть рот.
- Да, господин, - тихо отозвался на вопрос, когда почувствовал, что кажется может говорить не заикаясь от судорожного волнения, - Я знаю ваш язык как родной. Я уже принял ислам несколько лет назад. И я… Я готов служить тому, кто… - слова застряли в горле. А ведь еще недавно он был готов утверждать, что давно уже смирился с положением бесправного невольника, и вот теперь язык не поворачивается произнести вслух всего пару слов, - Кто заплатит за меня установленную цену. Но, я… Господин, я не… - он снова запнулся (как объяснить то, что он до смерти боится оказаться в одной постели с мужчиной, ведь ему же, вроде бы, нравятся женщины, а то, что ждет попавшего в гарем – ясно как день), заливаясь стыдливым румянцем и опуская взгляд, как-то особо остро почувствовав сейчас собственную наготу, так что руки сами собой дернулись, чтобы прикрыть пах, - Я могу одеться, господин? – синие глаза вопросительно и почти умоляюще уставились на евнуха.

Кажется, он ляпнул что-то не то, был не так понят… И снова подступала паника. Ведь, если сейчас этот господин уйдет, значит сделка сорвется, и, одному Аллаху ведомо, какое наказание ждет его за то, что все испортил.
- Нет-нет, господин, я… - поспешил оправдаться, хотя наверное опять таки не имел сейчас права голоса, делая шаг навстречу евнуху, смотревшему на него сейчас с таким уничижением, что кровь стыла в жилах. Но все же, нужно было попытаться все исправить. Быть может, это и правда не самая плохая судьба. В конце концов, попасть к самому султану, это ли не мечта всех рабов, выставляемых на торгах.
- Я вовсе не это имел ввиду. Простите, если я оскорбил вас и ваш… нашего повелителя. Я хотел сказать, что при всем желании служить ему, сейчас я принадлежу господину Расулу, выставившему за меня цену.
Слишком много слов. Его ведь учили, что не стоит открывать рот, когда не просят. И, может быть, этим он только окончательно все испортит. Но паника на то и паника, чтобы не понимать, что ты делаешь и говоришь. Испугавшись, что сделал только хуже, Ильхами опустился на колени.
- Мне не нужно золота, господин, - тихо произнес, глядя в пол перед собой, - Что я буду с ним делать.
И действительно, что делать с золотом рабу? Зачем оно тому, кто не имеет свободы. Разве что, чтобы выкупить самого себя. Но, для этого нужно очень много золота. Об этом даже и мечтать-то смешно.
- Вот видите, он все понял. Осознал свою ошибку и раскаивается! Он послушный мальчик! Посмотрите еще раз! – подал голос откуда-то снизу распорядитель, бросая на евнуха умоляющие взгляды.
Губы Ильхами предательски затряслись. Парень сглотнул подкатившийся к горлу комок, сплетенный из страха, унижения и, что там, слез, не давая им выйти наружу и показать то, насколько он слаб и поднял на покупателя взгляд больших синих глаз, при этом продолжая стоять на коленях и не рискуя подниматься на ноги, пока ему не разрешат. Не нужно было быть хоть сколько-то умным, чтобы понять по реакции распорядителя торгов, что если эта сделка сорвется, плохо будет не только глупому мальчишке, повинному в этом, но и куда более влиятельным людям. А значит, нужно было взять себя за горло и постараться сделать так, чтобы все прошло как надо. А об остальном он подумает позже.

Отредактировано Ильхами Селим (2017-02-14 10:10:24)

Слова мужчины были очень заманчивы. Получить все, о чем только может мечтать человек в его положении. Жить во дворце, ни в чем не нуждаться, иметь возможность учиться и общаться с интересными людьми. Да, все это было очень заманчиво. Если бы не одно «но». И этим «но» был тот факт, что за все это придется платить своим телом, деля постель… с мужчиной. Пусть и это и будет сам Мехмед.
Послушно поднявшись и воспользовавшись дозволением одеться, Ильхами натянул на себя все немногочисленные части гардероба, и осторожно поднял взгляд на евнуха.
- Это огромная честь, и великое счастье, оказаться во дворце великого султана, но, простите меня, господин, и прошу, не сочтите мои слова за дерзость или за попытку спорить с вами, но я… Я никогда не… - как же сложно было подобрать слова, когда речь шла о столь интимных вещах, о столь… постыдных вещах, - Мне девушки нравятся, господин, - тихо произнес и опустил глаза, заливаясь краской, - Я ведь должен буду… Но я никогда прежде… Я могу разочаровать великого султана, господин.
Это были слишком громкие слова, потому как на самом деле Ильхами еще не испробовал наивысшего наслаждения в объятиях сладких дев. Все, что ему удалось урвать, это несколько пылких поцелуев в тени арок дома хозяина, да сжать в ладони, чувствую сквозь тонкую ткань жар тела, упругую маленькую грудь. Но ведь все это, приходя во снах, пьянило и горячило кровь, пробуждая желание. А значит, смело можно было сделать вывод, что девушки его влекут. С мужчинами же подобный опыт был равен нулю, да и в мыслях как-то не было. И это означало, в понимании юноши, что влечения к представителям своего пола у него нет и быть не может. Хотя, зажми его какой красавец в темном углу… Кто знает, кто знает.
Говоря просто, Ильхами было страшно. Очень страшно. Как несведущей девице перед первой брачной ночью, перед которой маячила пугающая неизвестность, а в памяти всплывали какие-то совершенно жуткие картинки, навеянные религиозными писаниями и рассказами, услышанными где-то и когда-то.

Юноша внимательно слушал, впитывая каждое слово евнуха, словно губка. Быть может, все действительно совсем не так страшно, как он себе придумал? Быть может, ему несказанно повезло, и то, что его купили для самого султана – стало настоящим подарком судьбы, за который стоит поблагодарить Аллаха, и восхвалять его с удвоенным усердием в каждой новой молитве?
Сев в носилки, Ильхами бросил последний взгляд на окружающий их вид, прежде чем тканевая пелена преградила всякий обзор, и опустил глаза, принимаясь мять в пальцах полупрозрачную ткань шаровар. Пусть слова мужчины и успокоили, но до полного спокойствия было ох как далеко. Впереди ждала полная неизвестность.
- Я родился в Мангуле, - заговорил, когда ему было дозволено открыть рот и поднял взгляд, глядя на собеседника, быть может, слишком открыто и прямо, внезапно растеряв всю застенчивость, - Когда мне было семь в город пришли тюрки. Я почти не помню той жизни, господин. Если я что-то и умел тогда, то все это осталось в прошлом, вместе с тем именем, что я носил, говоря на другом языке. И я не знаю, чем могу удивить вас, - губы тронула легкая улыбка, - Я умею играть на лютне. Как говорил мой… теперь уже прежний господин, неплохо пою. Еще я умею танцевать. Я люблю танцевать, - парень снова улыбнулся, на этот раз уже более открыто, так как речь зашла о его любимом занятии, - Люблю читать, особенно если могу узнать для себя из книг что-то новое.
В синих глазах внезапно вспыхнула тревога, словно на ум пришла какая-то совершенно ужасная мысль.
- А если я… Если я не понравлюсь Великому султану, господин? Что будет тогда? – и сердце снова заколотилось как сумасшедшее, возвращая отступившее было за разговором волнение, - Ведь во мне нет ничего такого уж особенного. Кроме цвета волос... - Ильхами вновь опустил глаза, принимаясь ковырять ткань на колене.
Волосы. Хозяин не раз говорил, что этот огонь должен будет сослужить юноше добрую службу. Что такой цвет волос довольно редкий для эти мест, и что именно волосы обязательно привлекут к нему должное внимание. Но, что такое какие-то рыжие волосы для того, кто владеет всем миром.

- Спасибо, - Ильхами улыбнулся, поблагодарив мужчину почти шепотом. За что? За то, что тот был добр, что оказал ему поддержку, что столь спокойно и терпеливо поясняет все, что волнует юношу, да за все, ибо сейчас каждая крупинка внимания и, пусть возможно и не искренней, а скорее потому, что так велит занимаемая должность, но все же поддержки, были для мальчика на вес золота.
По приезду его проводила в комнаты, где пришлось снова пройти через позорную процедуру придирчивого осмотра. После же, когда медик, кажется, остался доволен результатом, Ильхами был отведен в парную и дальше в спальню, которая, видимо, теперь станет его комнатой (его, или не только его, а придется делить её с такими же как он, этого юноша пока не знал). Хотя, быть может, он ошибался, и жить он будет где-то в другом месте. Но, размышлять об этом сейчас сил не было.
Поев и переодевшись парень не заметил, как, удобно устроившись на постели среди подушек, уснул. Причем уснул крепким и глубоким сном, отрезавшим его от реальности. Организму требовалось восстановиться после пережитого стресса.
Когда же Ильхами, наконец, проснулся, евнух, дожидающийся его пробуждения, иначе как объяснить то, что он тут же появился в комнате, сообщил, что его ждут, и ловко причесав и уложив длинные рыжие волосы, приводя парня в надлежащий вид, вывел из комнаты.
Как оказалось, ждал его никто иной, как все тот же Кула Шахин. Проведя юношу в комнату, евнух почтительно поклонился и подождав несколько секунд, убедившись, что никаких распоряжений больше не последует, вышел, закрывая за собой дверь.
- Вы хотели видеть меня, гос… Кула Шахин, - вовремя осекшись и тут же поправившись, Ильхами, не в состоянии справиться с подкатывающим волнением, машинально поправил совершенно не нуждающуюся в этом прядь волос.

Подойдя ближе, юноша послушно присел на указанное евнухом место, стараясь как можно ровнее держать спину и вообще, сидеть так, как его учили. Сделав глоток терпкого напитка, который он пробовал впервые  (прежний его хозяин всячески старался оберегать свой товар от всех соблазнов, дабы передать его в руки покупателя в «первозданном» виде), и отмечая, что не смотря на огонь, опаливший язык и горло, вкус ему понравился, как и тот жар, что разлился где-то в районе желудка, растекаясь дальше по телу. Тепло и странная легкость, с почти неуловимым головокружением. Приятное ощущение, стоило признаться.
Такое же приятное, как и прикосновение пальцев к лицу, легкое и почти невесомое. Оно должно было напугать, или хотя бы насторожить, но вместо этого почему-то вдруг захотелось потянуться за ускользающей рукой. Быть может дело было в том, что никто раньше не прикасался к нему так… нежно?
А когда Кула поднес палец к своим губам, слизывая едва различимую каплю терпкого напитка, собранную в уголке рта юноши, у Ильхами, который в этот миг не мог оторвать взгляда от рта мужчины, и вовсе перехватило дыхание. Этот жест показался внезапно таким соблазнительным. Черт, а ведь еще пару часов назад он трясся от одной только мысли о том, что может произойти!
- Я… Да, - признался тихо, отводя взгляд и опуская его на свои колени, - Я немного растерян. Я боюсь, что не незнанию могу сделать или сказать что-то не то и не так, - юноша коротко улыбнулся и снова взглянул на собеседника, пристально изучающего того взглядом, - Секреты? – в голосе Селима послышалось легкое удивление и возбуждение. Секреты всегда манили его своей тайной. Ведь любой секрет это знание, и порой очень ценное! Голубые глаза вспыхнули, и словно бы поняв, что смотрит на евнуха слишком внимательно, Ильхами поспешил прикрыть их ресницами и как можно кротко улыбнуться, - Секреты бывают разными. Некоторые лучше и вовсе не знать, - но любопытство, о, это врожденное любопытство, - Но, конечно, я люблю секреты, - раскрасневшиеся от крепкого напитка губы снова тронула улыбка, на этот раз более открытая, если не сказать хитрая.